Тот самый Пилкингтон этого самого Оруэлла.

Янгалов Александр Кириллович. ©

Опубликовано в журнале Вопросы литературы, номер 6, 2014

Пытливый читатель без труда поймет, почему двум из трех главных героев «Скотского хозяйства»¹ Оруэлл дал говорящие имена Наполеон и Фредерик. Имя хряка Наполеона, изображающего в оруэлловской аллегории И.Сталина², указывает на определенное сходство в политической судьбе советского генсека и французского императора. Действительно, оба были второстепенными фигурами в начале революции и выдвинулись на первые роли лишь после ухода с политической авансцены самых ярких ее вождей, оба, овладев революционной демократической стихией, добились единоличной власти, у обоих дерзкие замыслы по завоеванию всего мира (ставшие притчей во языцех «наполеоновские планы» и деятельность Коминтерна по организации мировой революции).

Имя помещика Фредерика, изображающего в сказке Гитлера³, должно указывать читателю на сходство последнего с прусским императором Фридрихом Великим (Frederick the Great, по-английски). Фридрих Великий присоединил к Пруссии всю Силезию на том основании, что в ней было несколько небольших графств, на которые у Гогенцоллернов были наследственные права, увеличил вдвое территорию государства в течение своего правления, и имел такое пристрастие к войне и военщине, что слово пруссак стало притчей во языцех. Конечно, имя Фредерик должно указывать читателю сказки на очевидные параллели между этим императором и военным агрессором Гитлером, присоединявшим к нацистской Германии все новые и новые земли под теми или иными предлогами. Так, Гитлер, выторговав в Мюнхене у Чемберлена и Даладье чешские Судеты, на территории которых проживало много этнических немцев, на этом не ограничился и присоединил к 3 рейху всю Чехословакию, а затем перешел к завоеванию континентальной Европы и далее везде. Указанные параллели были тем более очевидны современникам этих событий, что они происходили прямо на их глазах.

Почему же Оруэлл дал третьему главному персонажу сказки маловыразительное имя Пилкингтон? Известного исторического или политического деятеля с таким именем нет. Как же быть с творческим кредо писателя, который в эссе «Чарльз Диккенс» заявил: «У всякого писателя, особенно романиста, признает он это или нет, есть «послание», и вся, до мельчайших подробностей, его работа им и обусловлена. Всё искусство есть пропаганда»? Мог ли такую подробность, как имя одного из главных персонажей, Оруэлл счесть вовсе незначительной? Осмысленные, значимые имена двух других персонажей сказки, указывающие читателю на существенные с точки зрения автора исторические параллели, не оставляют никакой возможности с этим согласиться. И действительно, сочетание имени Фредерик с фамилией Пилкингтон должно было быть известно достаточно образованному читателю сказки из британского правящего класса. Так звали довольно известного архитектора, построившего десяток церквей в готическом стиле в Шотландии и знаменитый дом Армии и Флота на улице Виктории в Лондоне. Подобрав имена так, что они напоминают читателю имя и фамилию известного им человека, Оруэлл указывает на общие с немцами германские корни англо-саксов, и, тем самым, на пресловутое единство искусственно разделенной германской нации, необходимость достижения которого являлась одним из главных пропагандистских лозунгов нацистов.

Однако, имеется еще одно обстоятельство, на которое ранее не обращали внимание читатели и литературоведы-знатоки Оруэлла. Уже в самом конце сказки автор дает читателю еще один недвусмысленный намек, какие именно ассоциации он хочет вызвать у него в связи с именем Пилкингтон. В заключительной сцене «Скотхоза», пародирующей тегеранскую конференцию глав государств антигитлеровской коалиции, люди и звери весело смеются над тостом мистера Пилкингтона: «Если у вас борьба с низшими животными, то у нас борьба с низшими классами». Шутка, по правде говоря, сначала не кажется достаточно остроумной для вызванного ею за столом веселья, ведь читатель с самого начала уловил, что «низшие животные» это и есть «низшие классы». Да и какого остроумия можно ожидать от свиней и свиноподобных людей? И все же кое-что в этой шутке заставляет на ней задержаться: получается, что низшие животные хряка Наполеона — это все-таки не совсем то же самое, что низшие классы Пилкингтона. Оказывается, что и правящие, и подчиненные классы по мнению Оруэлла в обществе людей и животных – разные. И ведь где-то мы эту фамилию в сочетании с рассуждениями о низших классах уже слышали...

Ба-а-а! Похоже, Оруэлл имеет в виду того самого Пилкингтона из «Дивного, нового мира» О.Хаксли. Того самого удачливого экспериментатора из Момбасы, лишь мельком упомянутого в романе, которому удалось наладить скоростное производство эпсилон-человеков и который упорно искал золотую середину для одновременного достижения и физической, и производственной зрелости у человеческих особей.

Отождествление оруэлловского Пилкингтона с Пилкингтоном из «Дивного, нового мира» Хаксли позволяет вполне разгадать политический смысл сказки, которая должна была стать (но не стала!) опровержением антиутопии Хаксли, между прочим, в течение года преподававшего Оруэллу французский в итонском колледже.

Выходит так, что каждый из трех хозяев в «Скотхозе» связан с определенным образом будущего. Помещик Пилкингтон символизирует тот образ будущего, самым успешным архитектором которого он и изображен в антиутопии Хаксли. Это – меритократическое, технологичное общество антропоморфных существ, четко стратифицируемое на основе передовых научных методов еще при выращивании зародышей этих существ в пробирке (in vitro). Скотхоз, возглавляемый хряком Наполеоном – и это понятно всем, советский социализм. Если в антиутопии Хаксли, в которой тот высмеивает европоцентричные общественные идеи и идеалы, социалистический образ будущего не выделяется в отдельный вид и рассматривается как неотъемлемая часть «западной» общественной мысли, то у провозгласившего себя в 1946 году «демократическим социалистом» Оруэлла социализм и европейский капитализм первоначально противостоят друг другу, но потом сливаются (акад.Сахаров употреблял слово «конвергенция») в единое скотообразие. Помещик Фредерик, изображающий в сказке Гитлера, соответствует третьему образу будущего – гитлеровскому нацизму, и это единственный из трех главных предводителей, который сохраняет в сказке свой человеческий образ. В 1940 году в своей рецензии на книгу Гитлера «Моя борьба» Оруэлл четко противопоставил с одной стороны «гедонистические» общества капитализма и социализма, которые «сулят людям: «У вас будет хорошая жизнь»», диктатору Гитлеру, который «сказал им: «Я предлагаю вам борьбу, опасность и смерть»; и в результате вся нация бросилась к его ногам» ⁴. Ясно, что именно на Фредерика-Гитлера Оруэлл возлагал свои надежды, начиная работу над «Скотхозом». События, разворачивавшиеся в момент написания сказки, не позволили Оруэллу завершить ее так, как он предполагал. После проигранной Фредериком битвы у мельницы Оруэлл напрочь забывает этого персонажа и не возвращается к нему ни разу, упомянув лишь, что тот скрылся вместе со своими работниками за живой изгородью. Такой исход противоборства людей и подчеркнуто убогих, тупых зверей выглядит нелогичным. Очевидно, сказка должна была заканчиваться застольем, но существенно иным по сравнению с известным нам вариантом. Помещик Фредерик, очевидно, должен был бы потчевать помещика Пилкингтона жарким из свинины, а оставшийся не у дел Пилкингтон проситься к другу Фредерику в управляющие его новых угодий. Ясно, что Оруэлл просто не мог себе представить, что советские недочеловеки сумеют преодолеть границы Германии, которые в сказке обозначены как живая изгородь, и разбить врага в его собственном логове. Не оправдались и надежды Оруэлла на то, что советская промышленность, изображенная в комическом виде мельницы, рассыпающейся при сильных ударах непогоды, будет полностью уничтожена в результате нападения Фредерика-Гитлера на скотское хозяйство. Известно, что более 90% всех военных потребностей фронта удовлетворялось эвакуированными на восток страны советскими заводами. Все произошло совсем иначе, чем это представлялось Оруэллу, и отсюда вытекает то мрачное видение будущего, которое мы наблюдаем в его следующей и также не сбывшейся антиутопии.