Не менее прозрачно для понимания другое произведение Оруэлла начала 1930-х годов, в русском переводе известное, как “Фунты лиха в Париже и Лондоне”. Оруэлл в красках живописует, как он лихо вел люмпен-пролетарскую жизнь, по неким, не вполне ясным причинам отбыв из Бирмы. Несмотря на художественно описанные в повести бедствия, лишения, безденежье, голод, якобы испытанные автором во время его бродяжничества по указанным двум столицам, известно, что в Париже он регулярно навещал свою родную тетушку-француженку, у которой столовался, статьи его незабесплатно печатали довольно известные парижские издания. Мыл ли он при этом тарелки в каком-то кафе, как об этом он пишет в повести? Да, может быть, и мыл, куды денешься, если для порученного дела надо… А вот, какое дело его заставляло изображать бродяжничество и работу плонжером-мойщиком тарелок, становится ясным из содержания повести. Кстати, один из знакомых Оруэлла с удивлением описывал, как тот, ничуть его не смущаясь, переодевался в пролетарскую одежду победнее, перед тем, как пойти на коммунистический митинг в Лондоне через несколько лет после описываемых в повести событий. Забавно, что другой стукач, уже из Скотланд-Ярда, доносил на “богемно” обмундировавшегося Блэра как на весьма подозрительного типа. Кажется, у Гашека есть юмористический рассказ как в доживающей свои последние дни Австро-Венгрии один шпик другого выследил, поймал, руки заломал и в полицейский участок доставил.
Абсолютно случайно встретившись в Париже со столь же рьяным антикоммунистом и юдофобом, как и он сам, русским беглым белогвардейцем Борисом, Оруэлл столь же абсолютно случайно находит в многомиллионном Париже агентов коминтерна, которые, надо же, абсолютно бесследно пропадают после этой встречи. Вся эта маловысокохудожественная легенда снабжена обстоятельными подробностями про последние сантимы, потраченные на сигареты, безуспешный заем денег у бывших любовниц Бориса и тому подобным оживляжем.
Поиски агентов коминтерна мотивированы тем, что, дескать, острая нужда заставляет “ничего не смыслящих в политике” и “не имеющих политических убеждений” британского колониального полицая-расиста из приличной семьи ее королевского величества кокоопупа и белого эмигранта, воевавшего с красными, у которого вдобавок большевички расстреляли родителей, писать аналитические статьи про бедственное положение британских трудящихся в периодическое издание коммуняк и этим заработать пару сотен франков. Голод, дескать, — не тетка. Но тетка-то Оруэлла, француженка, как выяснилось, его обедами в Париже потчевала достаточно регулярно. Мне кажется, даже умненькая жена из упомянутого анекдота что-то все-таки заподозрила бы, открывая под утро дверь, если бы женские трусы были бы надеты прямо на голову ее мужа.
Зачем же Оруэлл предает огласке всю эту шитую белыми нитками историю? Лучше, казалось бы, замести ее как и прочие, неприглядные и не подлежащие огласке факты биографии сексота, под ковер?
Как и во многих других своих опусах Оруэлл с множеством бытовых подробностей, придающих видимость правдоподобия, стремится изложить фальшивую версию действительно в его бурной жизни сексота имевших место событий, на тот случай, если у них могли остаться случайные свидетели. Например, свидетели того, как Оруэлл и его дружок с объемистыми и тяжелыми тюками выходили из квартиры, съемщики которой затем бесследно пропали. Тюками грязного белья, как бы принесенными в прачечную на первом этаже. (Откуда, кстати, у двух полубомжей, спящих в верхней одежде в снимаемой на последние сантимы комнатушке, огромные тюки грязного белья?) Возможно, вся прозаическая повестушка и была написана ради упоминания про эти прозаические тяжелые и объемистые тюки. Не исключено, что Оруэлл подозревал, что кто-то мог бы увидеть, как они с другом Борисом бросали какие-то тяжелые тюки в Сену. Как не крути, уголовка совершенно не вписывается в биографию известного литератора и “демократического социалиста”.
Стремление представить свою ложную
версию действительно имевших место
событий явно присутствует и в других
опусах Оруэлла-Блэра.
В одном из
рассказов он повествует, как в Бирме,
будучи полицейским, храбро убил
взбесившегося слона, спасая жизнь
многочисленных туземцев. Существуют,
однако, сведения, что на самом деле
Блэр-Оруэлл убил домашнего слона,
единственного источника пропитания
некоего бедного бирманца, сугубо ради
развлечения. Чем вызвал вполне закономерное
возмущение и волнение бирманцев. И
пожилой начальник британской колониальной
полиции сказал при этом, имея в виду
ученейшего Блэра-Оруэлла, что был лучшего
мнения о выпускниках Итона. Рассказец,
соответственно, был написан с вполне
утилитарной целью подретушировать
нелестную служебную характеристику,
несомненно данную своему подчиненному
указанным начальником.
Богато украшенная оживляжем и абсолютно фальшивая версия событий изложена и в опусе “Памяти Каталонии”, повествующем о том, как колониальный полицай, сын кокоопупа, давший, между прочим, своему большому черному пуделю из великого почтения к этому политэконому и философу кличку Маркс, храбро сражается с испанским фашизмом в дивизии имени Ленина( изображенного им затем в “Скотхозе” в образе старого хряка, также из великого почтения к вождю мирового пролетариата, разумеется). Лево-правый марксист-расист уж несомненно расскажет всю кисло-сладкую кривдоправду про испанскую гражданскую войну, ну-ка, все вместе уши развесьте…
Нет, ну как же ж, его же ж в Испании ранил коварный фашистский снайпер, - с негодованием воскликнет в совершенстве знающий буквы, но с трудом схватывающий смыслы доверчивый потребитель-пользователь симулякра “Джордж Оруэлл”…