Б. де Фонтенель

Описание царства поэзии

© перевод: А.К.Янгалов, 29/05/2009 г.

 

Mercure Январь 1678

 

Царство сие – зело большое и густонаселенное. Как наши провинции зачастую делятся на верхние и нижние*, так же и оно делится на поэзию высокую и низкую.

 

Высокая поэзия населена людьми степенными, меланхоличными, насупленными, говорящими на языке, который с точки зрения других провинций поэзии представляет собой примерно то же, что нижнебретонский – для всей остальной Франции**. Все деревья высокой поэзии возносят свои главы в заоблачную высь. Кони превосходят даже тех необъезженных, которых мы благоприобрели в самых диких странах, ведь скакуны их быстрее ветра, а женщины, хотя бы и просто приятной наружности, затмевают собой солнце.

 

Большой город, находящийся у подножия высоких гор, которые вы можете видеть на карте, - столица описываемой провинции, и носит называние - поэзия эпическая. Возведена она на почве столь неблагодарной и однообразной, что почти никто не дает себе труда ее обработать. Протяженность поэзии эпической не одолеешь и за несколько дней, и этот размах ее наводит тихую тоску. На выходе из города непременно наткнешься на людей, убивающих друг друга, тогда как, проходя роман (а это пригород поэмы эпической, хотя пригород станет поболее самого города), никогда не дойдешь до конца, не встретив людей радостных и собирающихся жениться***.

Вершины трагедии также находятся в провинции высокой поэзии. Горы эти весьма круты, и пропасти гибельных бедствий подстерегают тут на каждом шагу. Поэтому большая часть людей предпочитает обосновываться в долинах, где совсем неплохо себя чувствует. В горах все еще можно найти прелестные руины нескольких древних городов, и время от времени стройматериалы оттуда переносят вниз, для постройки городов вполне современных, ибо почти никто ныне на таких высотах не строит.

 

Низкая поэзия занимает большую часть низменностей****, это сплошные болота. Столица тамошняя – бурлеск, городок посреди ужасно грязных прудов. Принцы там изъясняются как ничтожества, а все обитатели прирожденные фигляры.

 

Комедия – город, местоположение которого гораздо более благоприятно, но комедия слишком близка к бурлеску, и связь с этим городом дурно отзывается на ее репутации.

 

На представленной карте обратите внимание на обширные безлюдные места между высокой и низкой поэзией. Эти просторы называются пустынью здравого смысла. На всех этих великих  пространствах нет ни единого города, попадаются лишь редкие и далеко стоящие друг от друга лачуги. И, хотя местность эта прекрасна и плодородна, все же не приходится удивляться, что столь небольшому количеству человек приходит в голову здесь поселиться, ведь попасть сюда с любой стороны непросто, дороги узки и труднопроходимы, и редко найдешь сведущего спутника, который мог бы в тех краях послужить проводником.

 

Впрочем, земля эта граничит с провинцией, где все и останавливаются, поскольку она весьма благоприятна с виду, и уже больше не нужно перенапрягаться, добираясь до безлюдных просторов здравого смысла. Это провинция ложномыслия. Куда ни ступишь - цветы, все дышит радостью, все выглядит очаровательно,  беспокоит лишь то, что почва под ногами зыбка, и, куда ни ступи, начинаешь погружаться, почему ни на что опереться и нельзя. Элегия здесь главный город, в нем повсюду слышны жалобы и стенания, поговаривают, однако, что все эти жалобы понарошку. Со всех сторон город окружен лесами и скалами, куда здешние обитатели  выходят гулять в одиночестве, доверяя тем все свои секреты, но боязнь, что доверчивость их будет вероломно предана, столь велика, что им часто рекомендуют просто помолчать.

 

Две реки протекают по стране поэзии.  Одна – река рифм, берущая свое начало у подножия гор мечтательности. У этих гор имеется несколько вершин, чрезвычайно возвышенных и почти уходящих в облака. Их называют вершинами мысли возвышенной. Некоторым, приложив для того сверхъестественные усилия,  удается их достичь, но бесконечное множество долго и упорно карабкающихся вверх заканчивает бесславным падением, и этот провал навлекает насмешки тех, кто прежде ими восхищался,  хотя и не понимал. Почти у самого подножия гор находятся обширные площадки, именуемые уступами низких мыслей. На них всегда блуждает большое количество публики. На краях этих уступов можно угодить в пещеры пустой мечтательности*****. Те, кто в них опускается, делают это в полной бесчувственности, погрузившись в свои фантазии столь сильно, что, не ведая того, оказываются глубоко в пещере,  изобилующей запутанными поворотами. Невозможно и вообразить себе усилия, прилагаемые мечтателями, чтобы  оттуда выбраться. На тех же самых уступах имеются и такие, кто выбирает себе лишь легкие пути, называемые путями мысли естественной. Они осмеивают и тех, кто намерен достичь мыслей возвышенных, и тех, кто остановился на уступах мыслей низких. И они были бы правы, если бы сами последовательно шли своим путем, но почти сразу же они поддаются искушению войти в яркоблещущий дворец, стоящий неподалеку, дворец шутливости. И вместо мыслей естественных, бывших у них ранее, не остается ничего, кроме мыслей уклончивых. Итак, те, кто не сходит с путей легких, и суть самые рассудительные из всех. Они не лезут ввысь до тех пор, пока без того не обойдешься, и здравого смысла не теряют никогда.

 

Кроме реки рифм, рождающейся у подножия гор, описанных мной, есть еще одна река, именуемая рекой рассудка. Реки эти достаточно удалены друг от друга, и поскольку текут они в совершенно разные стороны, сообщение между ними возможно лишь по каналам, сооружение которых требует большого труда; к тому же, каналы эти невозможно провести повсюду, ибо лишь небольшая часть реки рифмы имеет отношение к реке рассудка, и потому ряд городов, расположенных на реке рифмы: виреле, баллада, песнь о древних королях, никакой связи с рассудком не сможет заиметь никогда, сколько уж тут ни старайся.

Более того, как вы можете видеть на карте, каналы эти необходимо проводить через пустынь здравого смысла, а страна сия почти неведома. Рифма – это великая река, течение которой весьма извилисто и неровно, кроме того, тем, кто отважится пуститься по ней в плаванье, следует быть готовым к ужасным водопадам, где течение реки легко перескакивает с одного на другое******. Напротив, течение реки рассудка совершенно ровное и прямое, но это такая река, что не все суда обладают в ней достаточной плавучестью.

 

Есть в стране поэзии один дремучий лес, куда лучи солнца не проникают никогда. Это чащоба галиматьи. Деревья в ней стоят часто, густо, переплетясь между собой ветвями. Чащоба столь древна, что стало родом религии не сметь и коснуться ее деревьев, и по всей видимости, вряд ли когда-нибудь сыщется тот, кто посмеет ее выкорчевать*******. Сделав всего несколько шагов, в ней теряешься, хотя в то, что там можно заплутать и поверить-то нельзя. Она полна незаметных и бесчисленных лабиринтов, и нет никого, кто мог бы из них выбраться. В этой-то чащобе и теряется река рассудка.

 

Обширная провинция подражания совершенно бесплодна и не производит ничего. Ее обитатели ужасно бедны и склонны подбирать колоски на полях соседей, когда те закончат жатву. Некоторым на этом ремесле все же удалось разбогатеть.

 

Поэзия весьма холодна на том берегу, где дышит северный борей, поэтому есть земли, населенные и погуще. Там и стоят города акростиха, анаграммы и буриме.

 

Наконец, в том море, которое кладет предел землям страны поэзии, есть остров сатиры, со всех сторон окруженный соленой стихией.  Там имеются многочисленные соляные разработки, главным образом, соли черной. Большая часть ручьев на острове подобны Нилу. Исток их неизвестен, но, что особенно примечательно, пресной водицы в них не напьешься.

 

Часть того же моря называется архипелагом безделиц. Это множество островков, рассеянных от одного берега до другого, подобно тому, как природа, играючи, разбросала острова в море Эгейском. Главные из них острова мадригала, шансона и экспромта. Можно сказать, что нет ничего их легче, ведь все они, подобно пузырькам, скользят по поверхности .

* Верхние и Нижние Прованс, Лотарингия, Пуату и т.д.
** Древний кельтский язык Бретани, непонятный большинству французов уже во времена Фонтенеля.
*** Намек на непомерные по объему романы "Царь Кир"М. де Скюдери и "Астрея" О. д'Юрфэ.
**** Pays - Bas - Нидерланды
***** В пещере, согласно знаменитой метафоре Платона, люди видят лишь тени подлинных предметов
****** Слово sauts двусмысленно: это и водопады, и бессвязность изложения.
******* Игра слов: расшифровать (défricher-déchiffrer)

От переводчика.

 

Среди известнейших европейских мыслителей, которых бросился читать Онегин вследствие безответной любви к Татьяне, Пушкин особо выделяет Фонтенеля. Умнейшим представителем Солнечной системы Фонтенеля считает и Вольтер, представляя его гигантским "карликом" с Сатурна, себя же, без каких бы то ни было намеков на скромность, изображая сириусянином Микромегасом в одноименной повести. Глубокое уважение к Фонтенелю Вольтер выразил также и в заимствовании идей, а то и целых строф, из трагедии Фонтенеля "Брут" при написании своего первого драматического опыта с тем же названием. Русскому читателю Фонтенель, полное имя которого Бернар Ле Бовье де Фонтенель (1657-1757), известен, в основном, как автор "Бесед о множественности миров", популяризующих неожиданные и смелые для XVII-XVIII веков идеи Дж.Бруно, Н.Коперника, И.Кеплера, Г.Галилея и как лицо, часто мелькающее в культурологических текстах с французско-европейским уклоном. В общем, фамилию все где-то слыхали, но, где именно, припомнить затруднительно. Между тем, Фонтенель, занимавший, кстати, должность непременного секретаря французской Академии наук почти сорок лет - один из зачинателей европейского Просвещения и главных участников знаменитого "спора о древних и новых".

 

Спор о древних и новых (Querelle des Anciens et des Modernes), то разгораясь, то затухая, продолжался во Франции с середины XVII в. несколько десятилетий, отзываясь долгим эхом по всей Европе вплоть до начала XIX в., в том числе, и в русской периодике. Защитники "древних", поэт Н.Буало-Депрео, драматург Ж.Расин, баснописец Ж.Лафонтен и др., утверждали, что античные творцы достигли совершенства в искусстве и современным поэтам, драматургам, скульпторам и т.д. остается лишь пытаться достичь наилучших успехов в подражании древним. Шарль Перро, Фонтенель, "скептический Бель" (Пьер Бейль), также заслуживший интерес разочарованного Онегина, утверждали, что новое искусство, включая творения самих Буало, Расина, Лафонтена, ничем не уступает античным образцам и даже превосходит их с точки зрения нравственности. Бернар де Фонтенель несколько раз выступал в защиту "новых": в "Диалогах мертвых", в "Отступлении по поводу древних и новых" и других своих произведениях.

 

В предлагаемом вашему вниманию "Описании царства поэзии", опубликованном в парижском журнале Меркюр в 1678 г. и впервые переведенном на русский язык, также слышны отзвуки тогдашней жаркой общественной полемики. Написанное двадцатиоднолетним Фонтенелем (а он прожил долгую жизнь, не дожив месяца до своего столетия), описание наполнено язвительными намеками против сторонников "древних". Насупленные, степенные жители провинции высокой поэзии - это, конечно же, Буало и Расин. Говоря о наводящей тоску своей протяженностью столице высокой поэзии, поэзии эпической, Фонтенель трунит над признаваемой верхом совершенства, капитальной Илиадой. Далее он ехидно проходится по адресу современных ему драматургов-трагиков, стоящих в споре на стороне "древних" и потаскивающих стройматериалы древних для драматургического строительства на разумной высоте. В то же время, показывая свою непредвзятость, Фонтенель невысоко оценивает жанр бурлеска, основатель которого, Поль Скаррон, выступал на стороне "новых". Упомянутые Фонтенелем очаровательные цветы, произрастающие в провинции ложномыслия - это цветы красноречия античной риторики, неумеренное обилие которых делает, по его мнению, мысль расплывчатой и ускользающей. Иронические похвалы, расточаемые Фонтенелем любителям легких путей, адресованы Буало, который выше всего ставил в поэзии здравый смысл, рассудок, которому должны подчиняться фантазии и чувства. В свою очередь, чащоба галиматьи, скрывающая истоки воззрений Буало - это эстетика Аристотеля, "загадочные писания" которого Фонтенель в "Диалогах мертвых" прямо назвал "трясиной галиматьи". Не вызывает почтения у Фонтенеля и главное положение аристотелевой эстетики, состоящее в том, что искусство по своей природе есть подражание. При этом, для большего комического эффекта Фонтенель подменяет подражание природе, о котором говорил Аристотель, подражанием древним авторам, к которому призывали сторонники "древних".

 

Несмотря на то, что «спор о древних и новых» - «дела давно минувших дней», нельзя не отметить, что некоторые аргументы того спора содержатся и во вполне современных текстах. Так, сегодняшние постмодернисты придерживаются линии "древних", утверждая в духе  "Операции Ы": "Все уже написали до нас". В то же время, высмеивая и вышучивая идеи и идеалы прошлого, постмодернисты новее "новых", которые высокое достоинство произведений античности всегда признавали. Таким образом, постмодернизм, соединяя в себе на новом уровне черты противоборствующих сторон "спора о древних и новых", утверждает торжество отрицаемой им среди всего прочего диалектики.