Символист А.Белый не берется отрицать реализм Гоголя и его близкую и далекую песню* оставляет без разъяснений: «Я не знаю, кто Гоголь: реалист, символист, романтик или классик». Он вообще не считает Гоголя подходящим объектом для определений: «Гоголь гений, к которому вовсе не подойдешь со школьным определением; следственно, мне легче видеть черты символизма Гоголя, романтик увидит в нем романтика, реалист - реалиста»[9].
Маханальному** же символисту Розанову В.В. легче видеть черта. Он определяет Гоголя легко и непринужденно: «этот бес», «оборотень проклятый», «нечистый» или «Гоголь – черт сам!» Розанов всерьез полагает, что Гоголь и русская литература, пошедшая по его стопам, виноваты в русской смуте начала ХХ века***. «Собственно, никакого сомнения; что Россию убила литература»[10]. Он подозревает, что гении русской литературы десятилетиями работали на Берлинский Генеральный Штаб. И им следовало поэтому вовремя «дать по морде, как навонявшему в комнате конюху»†[11] - именно так, к примеру, собирался дискутировать Розанов с Николаем Григорьевиче솆 Чернышевским.
С несколько нерешительным недержанием, но Розанов не жалеет для Гоголя и последнего слова: «Я не решусь удержаться выговорить последнее слово: идиот!»[12] Отделывая покойного гения последними словами, на которые тот, натурально, не нашелся, чтобы возразить, эротоман Розанов отбрасывает к чертям всякие символические экивоки: «Поразительная яркость кисти везде, где он говорит о покойниках. … Я и думаю, что половая тайна Гоголя находилась где-то тут, в «прекрасном упокойном мире». … Поразительно, что ведь ни одного мужского покойника не описал. … Он вывел целый пансион покойниц – и не старух (ни одной), а все молоденьких и хорошеньких»[13]. Сие суждение Розанова весьма с порно. Розанову здесь, как творческому работнику, досадно, что, изображая (по его мнению) лишь молоденьких и хорошеньких покойниц, Гоголь чертовски ограничивает полет его (Розанова) творческого воображения. Нет бы Гоголю ярко описать еще и молоденьких и стареньких мужских покойников, мертвых несимпатичных старушек и т.д., и т.п.
Впрочем, Розанов с ужасным языковым скрежетом признает, что у него «мало окончательного «ключа»». Это, тем не менее, позволяет ему чувствовать себя хозяином положения, поскольку у разгильдяя Гоголя ключей от себя никогда и не было: «При бесспорной искренности его творений, к которым мы так мало имеем окончательного «ключа», остается думать, что Гоголь принадлежал к тем редким, мятущимся и странным натурам, которые и сами не имеют от себя «ключа»»†††[14]. В известной работе Н.Фрая «Анатомия критики», рассматривающей основоположения литературной критики (конечно же, безотносительно к Розанову) сказаны следующие подходящие к данному случаю слова: «Аксиомой критики должно быть то, что поэт не может (прямо – А.Я.) говорить о том, что он знает, а не то, что он не знает, о чем говорит»[15].
Имел ли «ключа» когда-либо от чего-либо неколебимый Розанов, становится ясно из представленного на всеобщее обозрение «Уединенного»: «Из безвестности приходят наши мысли и уходят в безвестность. Первое: как ни сядешь, чтобы написать то-то, — сядешь и напишешь совсем другое. Между «я хочу сесть» и «я сел» — прошла одна минута. Откуда же эти совсем другие мысли на новую тему, чем с какими я ходил по комнате, и даже садился, чтобы их именно записать…» Кое-какие известия, впрочем, откуда мыслителю Розанову приходили мысли о Гоголе, пытливый читатель все же может сыскать: «Мамочка‡ не выносила Гоголя и говорила своим твердым и коротким: -- Ненавижу!»[16]. В.Д.Бусягина ненавидела смех вообще. Розанов возвел эту ненависть в канон - "канон мамочки".
* "Самая родная, нам близкая, очаровывающая душу и все же далекая, все еще не ясная для нас песня - песня Гоголя".
** Меткое определение, данное Розанову Н.К.Михайловским.
*** Будучи человеком цельным и твердым в убеждениях, Розанов никогда не боялся противоречить самому себе и утверждал также, что русская литература после Гоголя была его отрицанием.
† Конечно, мысль о том, не возникла ли гражданская война из очевидного для него и таких же розановых сравнительного оборота, Розанова не посещала. Как не посещала и мысль о том, что, несмотря на свойственную тому привычку к грубой и умеренной пище, от ананасов и рябчиков конюх не отказался бы.
Вражеский агент Белинский по этому поводу семьюдесятью годами ранее: "Презрение к низшим сословиям в наше время отнюдь не есть порок высших сословий; напротив, это болезнь выскочек, порождение невежества, грубости чувств и понятий". (в ст. "Взгляд на русскую литературу 1847 года", ПСС, т.10, с.299).
†† У Розанова именно так.
††† Склоняя à la manière de Розанофф: иметь домика в деревне и мотоцикла.
‡ Так в дневниках Розанов называет свою вторую жену, В.Д.Бусягину (урожд. Рудневу).
