И творчество, и судьба, и сама личность Николая Васильевича Гоголя нам, поклонникам его таланта, все еще во многом непонятны, несмотря на прошедшие наполненные значительными и чрезвычайными событиями годы, несмотря на то, что опубликованы многочисленные воспоминания о Гоголе, его обширная переписка, умело и с любовью составленные своды различных документов и свидетельств, позволяющие прояснить в его жизни и творчестве очень многое[1] и, наконец, несмотря на то, что у нас имеются главные свидетельства о мастере — его произведения.
Еще в гимназии однокашники звали Гоголя таинственным Карлой, и многое в его поведении и характере казалось им странным и несообразным.
Некоторые поступки зрелого Гоголя, уже широко известного писателя, вызывают крайнее недоумение у его друзей и знакомых и могут быть охарактеризованы как весьма своеобразные.
Уход Гоголя из жизни столь необычен, что до сих пор возбуждает разные слухи и сплетни.
Один из самых близких друзей Гоголя, С.Т.Аксаков, который чрезвычайно боялся мертвецов, через два дня после его смерти с удивлением отмечает: «Вот до какой степени Гоголь для меня не человек, что ….я, постоянно боявшийся до сих пор несколько ночей после смерти каждого знакомого человека, не мог произвести в себе этого чувства во всю последнюю ночь!»[2].
Удивление И. С. Тургенева перед Гоголем столь велико, что само слово человек в отношении Гоголя ему кажется менее подходящим, чем неопределенно-загадочное слово существо: «умное, и странное, и больное существо»[3].
Сам Гоголь прекрасно отдавал себе отчет в том, как его воспринимают окружающие. Еще будучи воспитанником Нежинской гимназии высших наук он так сообщает матери о своей «загадочности»: «… я почитаюсь загадкою для всех; никто не разгадал меня совершенно. У вас почитают меня своенравным, каким-то несносным педантом, думающим, что он умнее всех, что он создан на другой лад от людей. Верите ли, что я внутренне сам смеялся над собою вместе с вами? Здесь меня называют смиренником, идеалом кротости и терпения. В одном месте я самый тихий, скромный, учтивый, в другом — угрюмый, задумчивый, неотесанный и проч., в третьем болтлив и докучлив до чрезвычайности, у иных умен, у других глуп»[4]. Удивительно, но слова 18-летнего юноши применимы и в отношении всей его последующей жизни.
Гоголь труден в понимании не только своей личности и судьбы, но критикой до сих пор не предложены удовлетворительные, непротиворечивые толкования его произведений. Не определено однозначно даже литературное направление, к которому можно было бы отнести творчество писателя.
Реалистический критик В.Г.Белинский, сделавший много для общественного признания таланта Гоголя, – видит в нем ярчайшего представителя критического реализма, социальной критики, сатиры на самодержавие и основателя натуральной школы[5] (натурализма, т.е. крайней степени реализма). Белинский убежден в том, что «в искусстве не должно быть ничего темного и непонятного»[6] и поэтому ставит Гоголя в пример делавшему тогда первые шаги в большой литературе Достоевскому за «натуральность … как верное воспроизведение действительности»[7] . Выход в свет «Выбранных мест из переписки с друзьями», которые, по мнению Гоголя, должны были наконец раскрыть публике глаза на подлинный смысл его произведений, вместо этого был воспринят Белинским, полагавшим, что ему в Гоголе все ясно и понятно, как измена своему первоначальному направлению. Именно к Белинскому восходит долгие годы господствовавшее в литературоведении мнение о двух периодах в творчестве Гоголя: первом – реалистическом и демократическом и втором – религиозно-мистическом . Отсюда берут свое начало и позднейшие мнения о приискании Гоголем нового смысла для своих произведений в связи с приобретением новых убеждений и отказом от прежних.
Символист А.Блок в своем не предназначенном для посторонних глаз дневнике негодует, что из-за всяких там белинских (взятых как типическое явление во множественном числе – А.Я.) даже такой художник, как он, был введен в заблуждение относительно «сатиры» Гоголя: «Пришли Белинские и сказали, что Грибоедов и Гоголь «осмеяли»». «До того обо…ли это слово (:сатира – А.Я.), что что после них художники вплоть до меня способны обманываться, думая о «бичевании нравов»»
[8].
